Текст — Наристе Алиева   

Фото — Виктор Рехемяе и Антон Селов

Pause Play Play Prev | Next

Русский театр драмы имени Чингиза Айтматова радует современными постановками: в прошлом году затянулась трясина тягуче-мрачного прочтения Лермонтова в «Демоне» (режиссер Владимир Панков), по-женски пронзительно прозвучала одноактная пьеса-монолог Жана Кокто «Человеческий голос» (режиссер Нурлан Асанбеков). И вот теперь Евгения Акc представила на суд зрителей графическую сюиту «Поле» по мотивам выдающейся повести Чингиза Айтматова «Материнское поле».  

Визуально-пластическая история, рассказанная посредством жестов, графики, музыки, света и танца, предлагает современному зрителю открыть новые смыслы и новое прочтение повести. Так, экспериментируя с формой, режиссер, словно соавтор, нарочито и смело опускает центральную тему произведения, выраженную в слове «материнское».  Отныне это поле иное. Это «поле» – поле юности, любви, войны, жизни и смерти. И от этого, возможно, сама суть бессмертного произведения классика обретает несколько другое, менее трагическое звучание.

Как внимательный зритель, я хочу выразить глубокую признательность молодым российским режиссерам, которые пусть невербальным, но все же красивым сценическим языком возвращают произведения нашего великого соотечественника на мировую сцену.

Что касается «Поля» Евгении Акc, хотелось бы особенно отметить графическую работу мультипликаторов, видеографов и художников по свету. Это второй спектакль, в котором я особо любуюсь командой мультимедиа-специалистов. Первым был  «Демон»  Владимира Панкова. Теперь –«Поле». С особой любовью художники изобразили Дорогу Соломщика– Млечный Путь, который в повести Чингиза Айтматова «простирался через весь небосклон широкой  серебристой  полосой  среди  звезд».  Именно эту «широкую серебристую полосу среди звезд» видела Толгонай в ночь, когда впервые полюбила всем сердцем. Таким же красивым и чувственным, как и графика, было слияние двух влюбленных в спектакле.

Пластика молодых тел, визуальное оформление и великолепное музыкальное сопровождение… с их помощью режиссер очень трогательно рассказала о первом поцелуе и  первой брачной ночи, о бравой удали простых крестьянских парней и бьющей через край энергии юности.

Самая сложная театральная функция – рассказать историю так, чтобы тебя поняли без слов. И если в первой и во второй части повествования спектакля с этим трудностей не возникло, то, как мне кажется, в третьей части передать глубину материнской трагедии оказалось делом не таким простым.

Спорить с монументальной образностью Айтматовского слова невероятно сложно. Его простота и в то же время поэтическое величие столь высоки, что оно впечатывается в твое сознание с такой силой, что забыть его попросту невозможно. Монолог Толгонай я буду вспоминать всю свою жизнь. И это именно тот случай, когда слово выше любых графических образов и смыслов, потому что оно, это слово, – живое, настоящее, выплаканное, выстраданное. Это слово матери, пережившей самое страшное испытание, которое только может выпасть на долю женщины.

Джайнак, послушай меня!  Пусть тебя не мучит совесть, не в обиде я, нет.  Я тогда еще простила тебя, Джайнак, сынок мой младшенький, жеребенок мой, весельчак мой! Думаешь, я не понимала, почему ты ушел, не простившись, почему ты оставил меня одну, почему ты оставил юность, молодость, жизнь свою будущую?  Ты был озорным, шумным парнем, и не все знали, как ты любил людей.  Не смог ты спокойно смотреть на наши страдания и ушел. Ты очень хотел, чтобы люди оставались людьми, чтобы война не калечила в людях живую человеческую душу, чтобы она не вытравляла из них доброту и сострадание. И ты все сделал для этого.  На свете остаются жить только добрые дела, все остальное исчезает.  И твое доброе дело осталось жить. Ты давно погиб, пропал без вести.  Ты писал, что ты парашютист. Что три раза ходил в тыл врага.  И вот в какую-то темную ночь сорок четвертого года ты спрыгнул с самолета вместе со своими товарищами, чтобы помогать партизанам, и пропал без вести.  Погиб ли ты в бою, или шальная пуля настигла, или попал в плен, или в болоте утонул – никто не ведает.  Но если бы ты был жив, то хоть маленькая весточка объявилась бы за эти годы.

Да, Джайнак, вот так и не стало тебя.  Ты ушел совсем молодым, восемнадцати лет, и не очень крепко остался в памяти людей. Но я помню тебя и всякий раз вспоминаю, как ты ушел на фронт, не посмев сказать мне об этом, потому что любил и жалел меня. Вспоминаю, как ты отдал мальчику на станции свой полушубок. Увидел на станции эвакуированную семью -мать и четверых детей, отдал старшему мальчишке, совсем раздетому, полушубок, а сам вернулся домой в одном пиджачке -зуб на зуб не попадает.  Может быть, и он, став взрослым человеком, иногда вспоминает тебя, мальчишку, потому что теперь ты намного моложе его, а он намного старше.  Но ты был его учителем. Ведь добро не лежит на дороге, его случайно не подберешь.  Добру человек у человека учится.

Война отняла у Толгонай все самое дорогое – любимых детей, мужа и невестку. Но сила Толгонай не в том, что она выжила. Ее сила в том, что даже такое страшное испытание, как война, не смогло отнять у нее самого главного – доброго и любящего материнского сердца. Оттого она в отличие от многих наших современниц умела любить, а потому приняла невестку, как собственную дочь, простила девочке все грехи и воспитала «чужого» ребенка, как родного.

P.S. В заключение так и хочется спросить всех нас: как случилось, что в стране, подарившей миру такого великого гения-пацифиста, как Чингиз Айтматов, слова «любовь», «доброта» и «человечность» стали  пустыми, разменной монетой в болотной трясине  под названием национальная кыргызская политика, полемика и популизм? Почему так случилось, что сегодня не война, но люди калечат в людях «живую человеческую душу», «вытравляя доброту и сострадание»?