О кентаврах

Текст ~ Анна Воронина

Размышляя о сегодняшнем состоянии дел в области отечественной культуры, однозначно приходишь к выводу, что это состояние плачевно. Я не пессимист и не стремлюсь в каждом неудачном явлении видеть зародыш упадка, стагнации. Однако, гуляя по городу, лицезрея наш «домострой», посещая выставки, ощущаешь не радость от общения с чем-то новым, красивым, а недоумение, отвращение, в лучшем случае равнодушие.

Откуда это? Либо музы Аполлона уснули, либо они все разбежались, бросив бога света и искусств в мрачном одиночестве. Остались оракулы, жрецы, кентавры и множество мелких и юрких божков.

Заказные портреты,
бесконечные темы эпоса
и подвигов батыров.

Прошло не так много времени, по меркам истории, как мы без сожаления расстались с заветами соцреализма в изобразительном искусстве. Полная свобода творчества оказалась настолько притягательна, что первое время (в 1990-х годах) все пребывали в некой эйфо­рии, активно пробуя прежде запретные стили и направления, хлынувшие из Западной Европы и России. Сегодня состояние нашего изобразительного искусства прояснилось, так как наступило время стагнации, затишья и неопределенности. В тихой заводи легче увидеть отражение, нежели в бурной реке. А отражение не радует, ибо вместо античного Нарцисса как символа нетленной красоты в искусстве мы можем увидеть имитацию античных древесных божков, сатиров и лапифов. Нет-нет да и промелькнет в отражении неуловимый и переменчивый двуликий Янус. Тут и суетливый торговец Гермес… Эти метафоры не случайны. Они напрашиваются сами собой. Многие выставки последних лет изобиловали произведениями, далекими от искусства. Заказные портреты, бесконечные темы эпоса и подвигов батыров. Причем настолько Янус-«перевертыш» постарался, что картины подобного плана уже выглядели как рисованные комиксы, без колорита, тонкостей компоновки и прочих уже необязательных требований к станковой картине.

…тогда
свободу творчества
выражало
искусство андеграунда.

Понятно, что искусство, в нашем случае живопись, имманентно пространству и времени, в котором создается. У нас поиск национальной идеи, самовыражения независимой нации стал основой для культурного движения, незаметно превратившись в некую форму агитации или пропаганды. Но если вспомнить, что всегда истинное искусство опережало свое время и выражало только идеи свободного от конъюнктуры и китча творчества, то становится понятно, насколько в большинстве своем наше изобразительное искусство вросло в свое время. Вросшим в свое время было и советское искусство. Но тогда свободу творчества выражало искусство андеграунда. Оно продолжало традиции русского авангарда, обогащало и продолжает обогащать искусство Западной Европы и России. У нас андеграунда не было, были классные, академические живописцы, прекрасно владеющие техникой и законами станковой картины. Сегодня почти утеряны академические навыки, а современное актуальное искусство, по-прежнему позиционирующее себя как маргинальная система по отношению к станковизму, провозглашает смерть картины, живописи как таковой. В каком-то смысле мастера актуального искусства правы. Ведь из живописи ушло божественное начало, оно переместилось в какое-то другое измерение. Одиночки-творцы, которые, к счастью, у нас остались, держат за невидимые нити это начало, пытаясь сохранить собственное лицо перед все усиливающимся кризисом станковой картины.

Два направления сосуществуют сегодня вполне мирно, в отличие от бурных лет конца 80-х – первой половины 90-х годов. Актуальное искусство и традиционный станковизм. У каждого своя ниша, свой зритель и ценитель. Правда, сегодня актуальному искусству тяжело себя презентовать в отсутствие спонсоров. Продукт актуального искусства нельзя продать, он рассчитан на эффект делания самого себя, он самоценен отсутствием ценности, он дитя абсурда. К такому действу большинство наших зрителей просто не готово. Вот реализм понятен, не требует большого напряжения, ласкает взгляд и просится на стену в интерьере. И реализм идет на поводу у не очень взыскательного зрителя и покупателя. Позволяет себе использовать фотографию, не утруждая пленэрными поисками, тому пример – картины с бульвара Эркиндик, уходящие на продажу, как горячие пирожки в ненастную погоду. Конечно, реализм реализму рознь. Есть прямое подражание, копирование реальности, а есть творческое преображение оной. По большому счету, несмотря на деление на направления, и импрессионизм, и постимпрессионизм, например, тот же реализм, как и живопись передвижников. Никто не будет спорить, что гора на картине Сезанна – дом, а не гора. Здесь реализм высочайшего класса. Гора св. Виктории много раз живописно-пластическими средствами перевоплощена великим мастером. Она то высится светоносным горбом земли, то теряется в гуще сосен. Она словно имеет корни и растет на глазах. Она реальна, как свет, сползающий к ее подножию, как тень, лежащая в расщелинах. Сезанн доказал, что можно бесконечное число раз писать один и тот же мотив, но он не будет копией копий, если мотив станет предметом духовного осмысления, неким микрокосмосом, познать который всегда стремились творцы и созидатели. Правда, еще М. Дюшан говорил, что картины Сезанна с горой мешают видеть ему саму гору. Дюшан ведь был дадаистом, и предмет для него уже стал важнее его интерпретации устаревшими средствами живописи. Смерть живописи провозглашал и К. Малевич, и «производственники» 1920-х годов, и концептуалисты 1970-х годов. Однако живопись жива. Как жива и книга в век Интернета. Вопрос: «Кто не даст умереть настоящей живописи в нашем настоящем?».